БРАТ
Элм перечитал абзац. Потянулся к пиджаку, достал три оставшиеся ручки. Выбрал ту, что с красными чернилами, остальные положил на стул. Красными чернилами зачеркнул два последних слова и сверху написал: классиков современности.
***
Брат (c) журнал «Парадокс» / Юлия Гукова
Рано утром Элм встал и отправился в конец улицы. Он задержался лишь у газетного киоска — попросил у продавца открытки с видами города.
— А у нас их нет,- улыбнулся продавец.- Купите лучше с видами Парижа!
— М-м… Нет, благодарю,- ответил Элм.
Пансионат «Тишина» расположился в двухэтажном каменном доме, первый этаж которого был увит диким виноградом. У входа стояла почерневшая от времени невысокая деревянная скульптура — девушка со стертым лицом тянула вверх тонкие руки. К дверям был приколот листок, державшийся на трех ржавых кнопках. Элм прочитал: «Сдаются чистые комнаты». И дернул за шнурок с деревянным кольцом на конце. За дверью зазвонил колокольчик.
— Это какой дурак там трезвонит? — послышался мужской голос.- Музыки захотелось?
Элм замер, продолжая двумя пальцами сжимать шнурок.
— Ну заходи уже! Черт любопытный…
Элм приоткрыл дверь:
— Я бы хотел… м-м… видеть хозяина пансионата.
Посреди комнаты за большим столом сидел старик в очках. На столе горела лампа и лежала гора разноцветных тряпочек. Одну из них мужчина держал в руке. Взглянув на Элма, сидящий отбросил тряпочку.
— Я тут хозяин,- произнес он.- А вы кто?
— Меня… м-м… зовут Брайан Элм. Я приехал из Лондона.
— Англичанин?
— Да.
Элм вошел. Старик снял очки и поднялся.
— Очень хорошо! Я ни разу не был в Англии. Только в Италии. У меня жена была итальянка. Вернее, ее мать была итальянка…
Элм увидел, что тряпочки на столе — это носки. Старик заметил взгляд Элма и махнул рукой:
— Я тут носки разбираю по парам. Еще неделю назад постирал и все никак разобраться не могу. Мне жена каждую неделю покупала пару носков. Ей все казалось, что у меня их мало. А я просто бросал их где попало. А тут постирал все и теперь вот не разберусь.
Элм кивнул и спросил:
— Ваш пансионат называется «Тишина»?
— Да! — радостно ответил старик.- Я просто табличку снял. Хотел почистить. А потом куда-то задевал.
Он достал из-под стола большой холщовый мешок и стал смахивать туда носки.
— Ну их…- бормотал он.- Потом разберусь. А красные вообще надо выбросить. Что это вдруг на старости лет носить красные носки, а?
Элм осмотрел комнату. Возле камина стояло плетеное кресло, заваленное газетами. На стене в золоченой раме висел натюрморт: тщательно выписанные красные розы в черной вазе, одна роза на столе. Вокруг картины поблескивали стеклами небольшие фотографии с улыбающимися лицами.
На второй этаж вела деревянная лестница. В перилах не хватало двух резных столбиков.
— Маэстро Бунтман жил на втором этаже? — спросил Элм.
Старик поднял на него взгляд:
— Бунтман? Вы знаете, что здесь жил великий Бунтман?
— М-м… да… я приехал…
Старик затянул узел на мешке и покачал головой:
— Великий Бунтман! Я думал, все забыли, что он здесь жил. А ведь он прожил целый год. Пока не уехал в Америку. Сбежал от нацистов, когда те вторглись во Францию.
— Я знаю.- Элм чуть улыбнулся.- Я писатель. Пишу книгу о Бунтмане.
— В Лондоне?
— Я пока только собираю материал.
— А где вы уже были? Да вы садитесь.- Старик подвинул Элму свой стул с высокой спинкой.
— Спасибо.- Элм сел.
Старик выключил настольную лампу, и в комнате стало почти темно.
— Минуточку,- сказал старик, подходя к лестнице.- Так где вы уже были?
— В Германии. Но там мне почти никого не удалось разыскать. Родственников у Бунтмана не осталось. Одноклассник один нашелся, но его прямо перед моим визитом сбила машина. Были еще два однокурсника, но они наотрез отказались отвечать на мои вопросы…
— Еще бы! — отозвался старик, шаря рукой по стене.- Он был слишком такой… яркий. И очень красивый. Я думаю, ему все завидовали.
— Так что,- Элм развел руками,- по сути дела, я начинаю книгу здесь, у вас.
— Черт тебя побери! — воскликнул старик.
Элм прищурился, пытаясь разглядеть в темноте лицо хозяина.
— Я же выкрутил здесь лампочку! — обиженно сказал старик.- Чтобы экономить. Каждый приходит и норовит включить свет. На улице-то день. Просто окна виноградом завиты. Я и выкрутил. Говорить можно ведь и в темноте, а?
Вдруг в комнате стало светло: открылась входная дверь. Элм обернулся. На пороге стоял высокий человек с корзиной в руках. Но дверь захлопнулась, и комната снова погрузилась в полутьму, так что Элм не сумел толком рассмотреть вошедшего.
— Эй! — крикнул человек.- Ты где?
— Тут,- ответил старик.
— Все в темноте сидишь. Я принес тебе две тыквы. Рассказывай, как все было.
— Вот черт любопытный.- Старик подошел к гостю и взял корзину, затем повернулся к Элму.- Это мой племянник. Вернее, племянник жены.
— У тебя кто-то есть? — спросил гость.
— Да. Писатель. Из Германии.
Элм чуть наклонил голову. Племянник подошел к нему и протянул руку. Элм не сразу ее заметил.
— Настоящий писатель? — спросил племянник.
— С вашего позволения,- ответил Элм. Он наконец увидел протянутую руку, приподнялся и быстро ее пожал.
Старик прошел через комнату к стене с натюрмортом и открыл узкую дверь, которую Элм сразу не заметил. За дверью была еще одна комната, тоже темная. Старик вошел в нее.
— У дяди все время живут знаменитости,- сказал племянник.
— Он не живет у меня! — крикнул старик — Ох!
— Что случилось? — спросил племянник.- Чуть не уронил одну. Да ты иди, не мешай, у нас тут разговор важный.
Племянник пытался разглядеть лицо Элма. Элм достал из кармана ручку и уставился на нее.- Моя тетя очень хорошо рисовала,- сказал племянник.
— Вот ее картина. Только ее плохо видно.
— М-м… да,- ответил Элм.
— Она сама собирала цветы и потом их рисовала. Она была настоящая художница. А дядя вырезает из дерева. У него было две выставки. Здесь, у нас.
— Я уже не вырезаю: вижу плохо! — крикнул старик из кладовой.- Но могу вам показать. У меня мало что осталось: все раскупили. Я лучше всего вырезал танцовщиц.
— Спасибо, я видел у входа,- сказал Элм, продолжая крутить в руках ручку.
— А я выращиваю разноцветные тыквы.- Племянник показал рукой себе за спину.
Наконец из кладовой показался старик и протянул племяннику корзину.
— Все. Не мешай нам.
— Так ты мне все потом расскажешь? — снова спросил племянник, забирая корзину.
— Ну потом, потом…- Старик потянул племянника к двери.
***
Старик смеялся, присев на угол стола:
— Он был такой озорник, этот Бунтман! Или вот еще что он однажды учудил. Моя жена как-то рисовала картину, цветочки какие-то. Вот на этом столе они стояли. Были они ярко-желтые — название только не помню. Потом она пошла куда-то с дочкой, вроде бы в магазин. Возвращается, встает за свой этот…
— Мольберт?
— Да! Мольберт. Берет кисть и видит: цветы синие! В той же вазе, так же стоят, но — синие! Она зовет меня, дочку. Спрашивает: какого цвета цветы? Мы говорим: синие. Она уже плачет почти. И тут спускается Бунтман. Веселый такой. Оказывается, это он цветы заменил. Жена даже обиделась. И натюрморт тот выбросила. Но потом другой нарисовала и господину Бунтману подарила.
Элм торопливо записывал рассказы про Бунтмана, подложив под листы старый атлас Европы, который принес ему старик. На столе уже скопилась целая стопка записей. Когда старик делал паузы, Элм быстрыми движениями ее поправлял. Старик не включил настольную лампу, но глаза Элма привыкли к темноте.
А старик тем временем продолжал:
— Он был чудо что за человек, этот Бунтман. Если бы я знал тогда, кто живет в моем доме, я бы дневник вел. А так — ну музыкант себе и музыкант. У меня и дочка хорошо играла. А господин Бунтман все время по ночам играл. Но мы быстро привыкли.
— М-м… минутку,- сказал Элм, прикрыв написанное ладонью.- А пианино, на котором он играл,- оно здесь?
— Да, конечно! В той же комнате. Хотите посмотреть?
Они поднялись наверх. Старик открыл одну из комнат. Здесь стояла лишь металлическая кровать с голым матрацем и черное пианино. Но, в отличие от первого этажа, было светло.- Окна во двор.
— Старик махнул рукой в сторону окна.- Дворик у нас чистенький. Комната сухая. Только умывальник во дворе, но многим это нравится. Господин Бунтман говорил, что умываться надо под небом.
— Как? — переспросил Элм.
— Умываться надо под небом. Я потом все повторю, вы запишете слово в слово.
— Хорошо.- Элм положил руку на крышку пианино.- Это на нем он играл?
— На нем. Я сейчас пыль сотру.
— Не надо.- Элм поднял крышку.
— Вот тут он и играл.- Старик вздохнул.- По ночам. Днем — никогда.
Элм чуть прикоснулся к клавишам, но тут же отдернул руку и повернулся к старику:
— А вы знаете, что он здесь сочинил? — Старик посипел, но ничего не ответил.- Он сочинил концерт для валторны с оркестром,- объяснил Элм.- Это один из шедевров нашего века! Как «Голубая рапсодия» Гершвина, как Пятая симфония Шостаковича…
— Я в музыке не понимаю,- улыбнулся старик, показав надломленный зуб.- Он все время чего-то играл. Слушать было приятно, конечно. А жена — так та вообще слушала и плакала ночами. Да что жена! Тут была одна девушка, Жаннет, самая наша большая красавица… Я и сам-то — сейчас уж можно сказать — сам в нее не то чтобы влюблен был… Ну, почти влюблен… Скульптура у двери — это она. У нее были сплошные веснушки. Я вот вспоминаю и волнуюсь до сих пор. А уже тридцать лет прошло, да и я не мальчишка был — все-таки двое детей…
— Простите,- перебил Элм.- Я бы хотел еще поговорить про Бунтмана.
— А я о нем и говорю,- улыбнулся старик.- Эта Жаннет в Бунтмана влюбилась. У них роман был. Очень красивый роман. Бунтман так ухаживал! Время тяжелое было, война, а весь город за их любовью следил. Он однажды нарядился в рыцаря. Я ему вырезал деревянный меч…
— Подождите! — воскликнул Элм.- Я спущусь за своими бумагами.
***
Элм потряс правой рукой, покрутил кистью.
— Устали? — спросил старик.
— М-м… да, откровенно говоря.- Элм отошел от пианино, на верхней крышке которого лежала пачка исписанных листов.- Но, признаться, я очень… м-м… доволен. Я уже хорошо представляю себе Бунтмана. Теперь я точно знаю, что работа над книгой пойдет. И книга получится хорошая. Ведь о великом Бунтмане мало что известно. Большое вам спасибо.
— Я, может, еще чего вспомню.- Старик поднялся.
— Конечно. Было бы замечательно. Хотя этих воспоминаний мне хватит на большую главу. Я уеду завтра вечером, но утром снова загляну к вам, хорошо?
— Рад помочь,- улыбнулся старик.- Господин Бунтман был самым лучшим моим жильцом. Жизнь у меня ведь не очень интересная. Но тот год с Бунтманом мне кажется какой-то другой жизнью. Понимаете, да?
Элм кивнул. Подошел к окну и спросил:
— Значит, он спрыгнул прямо отсюда?
— Да-да, с простынями вместо крыльев. Чудом ноги не переломал. Правда, простыню одну порвал.
Элм обернулся:- Гениям иногда везет.
Оба замолчали. Старик присел на кровать и, прищурившись, разглядывал черное пианино.
— Ну что же,- произнес Элм.- Больше не буду вас утомлять. Не подскажете, где тут можно выпить кофе, перекусить?
— А прямо напротив,- сказал старик и вдруг хлопнул рукой по матрасу.- Кофе! Чуть не забыл! Господин Бунтман все время одну штуку вытворял. За завтраком он прятал кофе своего брата. Тот отвернется, а Бунтман чашку схватит и быстро поставит под стол или еще куда…
— Брат? — Элм подошел к пианино и снова взял ручку.
— Да,- старик кивнул.- Они жили здесь вдвоем с братом. Тут стояла и вторая кровать. Мы ее потом вынесли: комната и так маленькая, а когда…
— А чем занимался брат?
— Не знаю,- старик пожал плечами.- Я этого брата вообще плохо помню. Он больше в комнате сидел. Он человек такой, знаете, серый. Ничего особенного. У них была разница всего в один год, кажется… А люди совсем разные.
Элм написал несколько слов и снова взглянул на старика.- Впрочем, про брата мне не очень нужно. Имени его не помните, случайно?
— Брата? Помню прекрасно. Я же часто свой гроссбух перелистываю. Делать мне особенно нечего: дети уехали, вырезать уже не могу…
Элм постучал ручкой по крышке пианино. Старик кашлянул и сказал:
— Звали брата Эрих. Невзрачный такой был, только длинный нос и помню…
— М-м… минутку.- Элм покачал головой.- Так Эрих Бунтман — это и есть композитор.
— Разве? — удивился старик.- Я же говорю: ничего не понимаю в музыке.
Перевела с английского Анна Черемухина.
